— Пишу потихоньку, — пожала плечами Кейла. — Сейчас мне даже интереснее, потому что я уже не так строго придерживаюсь первоначального замысла. Я сама еще толком не знаю, чем все это закончится. Вот когда возьмусь за вторую книгу, составлю себе более определенный план.
— Ты уже собираешься взяться за вторую книгу?
— Я... Да, наверное.
— А эту куда определишь?
— Пока не знаю. Надо подумать.
— Вот, держи. Надеюсь, это тебе поможет.
Майкл протянул ей какой-то сверток. Даже не разворачивая его, Кейла поняла, что там снова книга.
— Большое спасибо. У тебя, кажется, уже входит в привычку покупать мне книги... Ту, первую, я столько раз перечитывала, что почти выучила наизусть.
— На сей раз это не руководство для начинающих авторов. Это список издательств с их адресами и указаниями на то, какую именно литературу они печатают.
— Спасибо, — повторила Кейла, глядя на сверток у себя на коленях. — Ты опять угадал, что мне больше всего нужно.
В комнате стало совсем уже сумрачно. Сердце Кейлы билось так сильно, что она испугалась, как бы Майкл не услышал этого. Он откинулся на спинку кресла, вертя в руках едва пригубленный бокал.
Словно завороженная, Кейла следила за тем, как на гранях бокала сверкают крошечные искорки — последние отблески заката, отраженные в хрустале. Лицо Майкла было скрыто во мраке, и только светлые волосы выделялись бледным пятном. Кейла испытывала какое-то странное чувство — притягательное и пугающее одновременно. Она как будто стояла на пороге новой жизни: стоит только сделать шаг — и судьба ее переменится уже навсегда.
Кейла давно поняла, что любит Майкла, но сейчас ей стало ясно, что это не просто любовь. Это — любовь всей ее жизни! Другой любви у нее не будет. Ей вдруг стало страшно и одиноко: ведь это значило, что она всю жизнь будет одна. А еще Кейла подумала о том, что повторяет судьбу своей мамы. Мама всю жизнь любила ее отца. После того, как они расстались, у нее не было никого.
Только теперь Кейла поняла — и не только поняла, но и прочувствовала всей душой, — почему мама всегда говорила, что рождение дочери было для нее единственной радостью. Если бы у нее был ребенок от Майкла, которого она могла бы любить и лелеять...
Но у нее никогда не будет ребенка от Майкла.
Какое ужасное слово — «никогда»!
— Ты, наверное, устал за сегодняшний день, — проговорила она, очень стараясь, чтобы голос ее не дрожал. — Я, например, ужасно устала. Пожалуй, пойду спать.
— Спокойной ночи.
Майкл галантно поднялся вместе с Кейлой.
— Не забудь свою открытку. — Он передал ей репродукцию «Пламенеющего лета», которую Кейла, погруженная в свои мысли, забыла на столе.
Когда она брала у него открытку, ее рука дрогнула, и их пальцы легонько соприкоснулись.
— К чертям собачьим! — внезапно процедил Майкл сквозь зубы, обнял Кейлу и изо всех сил прижал к себе.
Безудержная страсть, которая так долго таилась в ней, наконец прорвалась наружу. Кейла запрокинула голову, и когда Майкл наклонился к ней, ее губы податливо раскрылись навстречу его губам.
Она вся была точно пламя, трепещущее у него в руках! Волна обжигающей чувственности подхватила ее и увлекла за собой. Кейле казалось, что она умирает в этом сияющем вихре — умирает, чтобы возродиться в ином, доселе неведомом качестве...
Майкл оторвался от ее губ и прошептал:
— Кейла, я так тосковал по тебе! Я мечтал о тебе! Когда я впервые увидел тебя... Я ночами не спал, представляя себе, как я тебя поцелую... вот так...
Кейла лишь тихо вздохнула, и он снова склонился к ее губам. Властная сила его обжигающей страсти разбудила в ней дикие безудержные желания. А когда Майкл поднял голову и заглянул ей в глаза, его взгляд опалил ее, точно пламя, — это был взгляд завоевателя, уверенного в своем праве.
— Майкл! — прошептала она, завороженная огнем, горящим в его голубых глазах.
Кейла снова подставила ему губы, но на этот раз он лишь легонько коснулся их и принялся покрывать поцелуями ее шею, а потом провел языком по жилке, бьющейся между ключицами.
Кейла вся дрожала от пронзительного наслаждения. С ее губ сорвался тихий беспомощный стон. Майкл улыбнулся, и эта улыбка наполнила сердце Кейлы щемящим счастьем.
Ласки его делались все решительнее и настойчивей.
— Кейла! — шептал он между поцелуями. — Ты такая жаркая и горячая, ты вся — огонь и жар! Как там у Шекспира? «Сравнить тебя с погожим летним днем? Но ты в сто крат прекрасней и прохладней...» — Он рассмеялся чуть хрипловатым, едва ли не жестким смехом. — Прекрасней — да. Но уж никак не прохладней. И слава Богу!
Позднее, анализируя события того сумасшедшего вечера, Кейла пришла к выводу, что Майкл использовал эти мягкие вкрадчивые интонации как оружие, чтобы лишить ее последней воли к сопротивлению. Но в те ослепительные мгновения она уже не могла рассуждать здраво — ей оставалось только поддаться его гипнотическим чарам.
Он провел рукой по ее груди, и Кейла вздрогнула, запрокинув голову, вся отдаваясь его обжигающим ласкам — властным и нежным одновременно.
Дрожащими от нетерпения пальцами Майкл принялся расстегивать пуговицы у нее на рубашке. Кейла смотрела на его сосредоточенное лицо, на жилку, бьющуюся на виске, и думала, что его ленивая отрешенность была, оказывается, только маской. Сейчас она видела перед собой хищника. Или охотника... Во всяком случае — человека, который знал, что ему нужно, и был твердо намерен добиться желаемого.
Но Кейла не боялась. Все равно это был Майкл! Человек, которого она любит. Она знала, что он будет с ней ласков и бережен. Он не воспользуется ее податливостью, ее безумным порывом лишь для того, чтобы удовлетворить свою страсть. Да, он возьмет все, что хочет. Но и взамен даст столько же, если не больше. Кейла сказала себе: что бы ни произошло между ними сегодня, она не будет об этом жалеть!